На этом месте должно было быть... да много, чего должно было. Запись о прошедших выходных, о милой сердцу мультипликации, комментарии к прочитанной книге, два микрофика и прочее, и прочее.
Но ничего этого не будет, потому что, primo, лень все это набирать, и secundo, если не рассказать сразу, то по прошествии пары дней любой текст кажется глупым, сырым и надуманным. Поэтому лучше дадим текст чужой:
Тэффи, Переводчица Самыми презренными людьми в Египте считались свинопасы и переводчики.
История Египта
Каждую весну раскрываются двери женских гимназий, пансионов и институтов и выпускают в жизнь несколько сотен... переводчиц.
Я не шучу. До шуток ли тут!
В былые времена о чем думали и о чем заботились маменьки выпускных девиц?
— Вот буду вывозить Машеньку. Может быть, и пошлет Бог подходящую партию. Глашенька-то как хорошо пристроилась! Всего девять зим выезжала, на десятую — Исаия, ликуй!
Так говорила маменька со средствами. У кого же не было запаса на девять зим, те старались подсунуть дочь погостить к богатому родственнику или к «благодетельнице». И родственник, и благодетельница понимали, что каждую девицу нужно выдавать замуж, и способствовали делу. Вейнингеров в то время еще не было, и никто не подозревал о том, как низка и вредна женщина. Открыть глаза было некому, и молодые люди женились на барышнях.
Так было прежде.
Теперь совсем не то. Теперь жених (так называемый «жених» — лицо собирательное), как бы влюблен он ни был, уже вкусил от Вейнингера! Хоть из десятых рук, от какого-нибудь репетитора племянника сестры, двоюродного дяди. И пусть он слышал только всего, что у Вейнингеров все «м» да «ж», — с него достаточно, чтобы скривить рот и сказать барышне:
— Знаете, я принципиально против женитьбы. У женщин слишком много этих всяких букв... Вейнингер совершенно прав!
И маменьки это знают.
— Знаете, Авдотья Петровна, — говорит маменька своей приятельнице. — Что-то в нас, в женщинах, такое открылось нехорошее. Уж и ума не приложу, что такое. Придется, видно, Сонечке в контору поступать либо переводов искать.
— Все в конторах переполнено. У меня две дочки второй год со всех языков переводят. Беда!
— Уж не переехать ли лучше в провинцию? Может быть, там еще ничего не знают про наши дела. Может, до них еще не дошло.
— Да, рассказывайте! У меня в Могилеве брат жену бросил. Пишет: никуда жена не годится. Что ни сделает — все «ж». Едет, бедная, сюда. Хочет переводами заняться...
Выйдет девица из института, сунется в одну контору — полно. В другую — полно. В третьей — запишут кандидаткой.
— Нет, — скажут, — сударыня. Вам не особенно долго ждать придется. Лет через восемь получите место младшей подбарышни, сразу на одиннадцать рублей. Счастливо попали.
Повертится девица, повертится. Напечатает публикацию:
«Окончившая институт, знает все науки практически и теоретически, может готовить все возрасты и полы, временем и пространством не стесняется».
Придет на другой день старуха, спросит:
— А вы сладкое умеете?
— Чего-с?
— Ну, да, сладкое готовить умеете?
— Нет... я этому не училась.
— Так чего же тогда публикуете, что готовить умеете. Только даром порядочных людей беспокоите.
Больше не придет никто. Поплачет девица, потужит и купит два словаря: французский и немецкий.
Тут судьба ее определяется раз навсегда. Трещит перо, свистит бумага, шуршит словарь... Скорей! Скорей!
Главное достоинство перевода, по убеждению издателей, — скорость выполнения.
Да и для самой переводчицы выгоднее валять скорее. Двенадцать, пятнадцать рублей с листа. Эта плата не располагает человека к лености.
Трещит перо.
«Поздно ночью, прокрадываясь к дому своей возлюбленной, увидел ее собаку, сидеть одной на краю дороги».
«Он вспомнил ее слова: «Я была любовницей графа но это не переначнется».
Бумага свистит.
«Красавица была замечательно очаровательна. Ее смуглые черты лица были невероятны. Крупные котята (chatons — алмазы) играли на ее ушах. Но очаровательнее всего была ямочка на подзатыльнике красавицы. Ах, сколько раз — увы! — этот подзатыльник снился Гастону!»
Шуршит словарь.
«Зал заливался светом при помощи канделябров. Графиня снова была царицей бала. Она приехала с дедушкой в открытом лиловом платье, отделанном белыми розами».
«Амели плакала, обнимая родителям колени, которые были всегда так добры к ней, но теперь сурово отталкивали ее».
«Она была полного роста, но довольно бледного».
«Он всюду натыкался на любовь к себе и нежное обращение».
Вот передо мною серьезная работа — перевод какой-то английской богословской книги.
Читаю:
«Хорош тот, кто сведет стадо в несколько голов. Но хорош и тот, кто раздобудет одного барана. Он также может спокойно зажить в хорошей деревне».
Что такое? Что же это значит?
Это значит вот что:
«Блажен приведший всю паству свою, но блажен и приведший одну овцу, ибо и он упокоится в селениях праведных».
Все реже и реже шуршит словарь. Навык быстро приобретается. Работа приятная. Сидишь дома, в тепле. Бежать никуда не надо. И знакомым можно ввернуть словечко, вроде:
— Мы, литераторы...
— С тех пор как я посвятила себя литературе...
— Ах, литературный труд так плохо оплачивается... у нас нет ничего, кроме славы!
Трещат перья, свистит бумага. Скорей! Скорей.
«Алиса Рузевельт любит роскошь. На большом приеме она щегольнула своим полуплисовым платьем...»
Шуршит словарь.
На этом месте должно было быть... да много, чего должно было. Запись о прошедших выходных, о милой сердцу мультипликации, комментарии к прочитанной книге, два микрофика и прочее, и прочее.
Но ничего этого не будет, потому что, primo, лень все это набирать, и secundo, если не рассказать сразу, то по прошествии пары дней любой текст кажется глупым, сырым и надуманным. Поэтому лучше дадим текст чужой:
Тэффи, Переводчица
Но ничего этого не будет, потому что, primo, лень все это набирать, и secundo, если не рассказать сразу, то по прошествии пары дней любой текст кажется глупым, сырым и надуманным. Поэтому лучше дадим текст чужой:
Тэффи, Переводчица