Ужасно хочется поехать в центр города и поснимать. Погода, как назло, благоприятствует настолько, насколько это вообще возможно. Прикидываю, что более безответственно перед лицом вечности: стать бессимптомным носителем (или вообще не дай боги) и принести вот это вот все домой, где заболеть могу уже не только я, или не сохранить момент.
За благоразумие есть еще два довода: отсутствие зарядки для батареи к нормальному фотику и в очередной раз сорванная спина.

К симптомам дурдома: неиллюзорно планирую купить в прихожую коврик с бортиками, положить у самого порога, налить в него немного какого-нибудь дезинфектора и первым делом наступать туда. Рядом же повесить контейнер для салфеток и бумажек, которыми брались за ручку двери при входе.

@темы: хроники окопалипсиса

---

И тут, после того, как многие уже смирились с необходимостью посидеть дома недельки две или месяц, затарились всякой необходимой хренью и настроились, что переждать, пережить нужно всего ничего — тут пошли заголовки в стиле "врачи утверждают, вирус продлится год".
Не, ну ребят. Стратегически это очень неверно. Не надо отодвигать от населения выход из туннеля. Который со светом.

@темы: covid-19

---

Наших людей не страшит ничего. Вирус? Какой еще нафиг вирус. Не, макароны и гречку мы, конечно, скупим — а чего б не купить, запас карман не тянет. Но остальные глупости не про нас. Хотим — и в трамвае шаурму едим. Жажда мучает — а попьем прямо в метро из банки. Не, нуачо.

@темы: житье-бытье, covid-19

---

Вот сейчас реально страшно болеть.
Вчера попали под снег с дождем, и хотя на мне была зимняя куртка, сегодня я чихаю, температурю, из носа течет, в теле озноб — ну все прелести жизни.
Масок нет. За ночь раскупили все на Озоне, с утра вроде удалось оформить заказ в другом месте, но совершенно нет никакой уверенности, что он таки сделан — они не прислали ни смс, ни письма. Видимо, нужно туда звонить и уточнять, чего делать не хочется ужасно.

На выходные была оставлена масса закупок — из необходимого, не в смысле запасов на вирусоапокалипсис, а того, что требуется ежедневно в больших количествах и в мирное время. Теперь все пошло прахом, и нужно, видимо, где это возможно, пытаться организовывать доставку, а я терпеть не могу караулить курьеров.

Что будет с работой, вообще непонятно.

@темы: житье-бытье, старый рваный башмак, covid-19

---

Никогда еще телегу не ставили настолько впереди лошади

Из обсуждения в фейсбуке живописного полотна (Бертольд Вольце. «Раздражающий джентльмен». 1874 г.): «Это по наполнению прямо кадр из фильма».

@темы: цитаты, искусство

---

"Я ваше горе готов разделить. Но по пунктам"

Кто-нибудь может мне объяснить, что же все-таки хочет сказать эта женщина? Прямо попунктно, поабзацно?
(При этом рассказывать, кто она такая и кто ее муж, не надо, это я знаю очень хорошо.)

«Лора Гуэрра, вдова итальянского поэта, писателя и сценариста Тонино Гуэрра, написала проникновенный пост на своей странице в Facebook — о том, о чем стоит помнить, несмотря на эпидемии, экономические кризисы и прочие катаклизмы.

За неделю до столетия моего мужа Маэстро Tonino Guerra я прошу оказать нам честь и поднять бокалы в память о Тонино 16 марта. Быть может, хорошего итальянского вина. Всех моих друзей, всех, кто хоть раз прочел или посмотрел фильмы, написанные Тонино.

В Италии, которая держит меня в плену, не празднуют свадьбы, не совершают похоронных церемоний. Впервые за 500 лет не будет воздана хвала чудотворной Мадонне в Пеннабилли, которая, заплакав (слезоточила) 20 марта 1489 года, спасла Пеннабилли от нашествия Медичи. Вирус или страх перед ним, что гораздо страшнее самого вируса, не позволяет отметить 100-летие Поэта.

«Болезнь боится равнодушия» — говорил Тонино устами своего персонажа.

Отчего не показывают нам, как каждый день выздоравливают люди (а их много!), как была счастлива выздоровевшая 100-летняя старушка в Китае? В Италии старых людей не подключают к дыхательным аппаратам из-за их возраста. В испуганных мозгах людей гнездится мысль: «Это кому-то было надо, передел мира, биологическая война». Хочется крикнуть: «Люди! Где же ваша вера в бессмертие, где окончились любовь и милосердие?»
В ваших постоянных циничных исповедях новым богам — смартфонам, майкрософтам, эпплам — гнездится этот страх. Раньше бедами и горестями делились с друзьями, родными, исповедывались Богу, Матери божьей. Теперь торжествует «сухой лед» в бассейнах на показ всем. Теперь между поколениями растет разрыв. Молодые не хотят бояться и выходят на площади, гуляют вдоль моря.

В моем саду стали слышнее птицы. Как воспоминание о счастье, отцвел миндаль. Мы с Николеттой и Иваном красим, моем, высаживаем цветы, ждем гостей. Потом.

«Я буду полезен потом, когда человечеству вновь захочется сказок, а детство обретет фантазию, отнятую интернетом».

16 марта я выставлю вино у скалы Поэта и, быть может, дождусь самых смелых. А тем временем по каналу «Культура» наши друзья вспомнят Тонино и 16, и 21 марта.

Во Владимире откроется выставка Тонино, а в Гатчине и на МКФ (если они состоятся) будут дни Тонино и Федерико.

В Армении в музее Параджанова отметят день рождения Тонино, так же как в Грузии намереваются высадить аллею Славы с деревьям Тонино Гуэрра и Федерико Феллини.

В июне, дай-то бог, произойдет закладка фонтанов в Аптекарском огороде в Москве. Известный многим друзьям Джанни в красной машине «Альфа-Ромео» колесит по Пеннабилли и приветствует всех громкими гудками.

Кто-то опубликовал фотографию огромного стада баранов в масках. Символично.

В Риме скончалась на 97 году жизни адвокат Джованна Кау. Кто-то из моих друзей ее видел. Маленькая, всегда нарядная, с неизменной сигареткой, она вела весь славный итальянский кинематограф. Юра Рост сделал ее портрет. «Спасибо, Джованна! И не „до скорого!“» — как ты говорила сама тем, с кем прощалась навсегда.

У меня в этом году 20 марта 2020 года день рождения совпадает со слезами чудотворной Мадонны.

Сегодня фраза Тонино такова. «Оптимизм — цветы, выросшие на пессимизме».

Lora InGuerra

источник: izbrannoe.com/news/mysli/lyudi-gde-zhe-vasha-ve... »

@темы: житье-бытье, цитаты, covid-19

---

Тут встал один мальчик и задал такую задачу: "Бутылка и пробка стоят 10 копеек. Бутылка на 8 копеек дороже пробки. Сколько стоит бутылка и сколько пробка?"
Н. Носов. «Витя Малеев в школе и дома»

Чувствую себя примерно как Витя с Лобзиком — bang bang education дают рекламу своего курса "Идеи в иллюстрации": "Сейчас на 30% дешевле!".
Без скидки курс стоил 30 тыс., а со скидкой — 21.

@темы: учеба

---

Задрало болеть.
Вот именно так: не «утомило», не «надоело», не «приелось», не «бесит» и не «устаю». А просто чертовски задрало, что вытянув себя из чего-то одного, тут же падаю в другое. Доколе?! Почему нельзя выбрать один какой-нибудь недуг, ну уж и страдать им, подбирать терапию, лечиться, выздоравливать — короче, жить полноценной жизнью нормального больного.

Четвертый, нет, пятый уже день кружится голова. Когда лежишь, когда встаешь, когда садишься, когда наклоняешься, когда смотришь вверх. Когда просто стоишь. По утрам, после сна, вообще очень сильно, так что лучше вставать, держать за что-то. Не упасть бы.
Спрашивается, чего организму надо?!
Давление и пульс — ну да, повышены все время, иногда даже прямо очень сильно, но раньше ж такого не было (я понимаю, вообще-то, как смешно это звучит), но, главное, и когда повышены немного, то ведь все то же самое.
Что, ну что это такое?

В связи с паршивым самочувствием не делаю вообще ничего. Совсем. Только чтение немного отвлекает. Но дом заброшен, проекты заброшены, работа заброшена, мусор вынести — собраться с силами удалось вчера только в половине четвертого ночи. И то только потому, что кто-то довольно долго пьяным истеричным голосом кричал под окнами: "Россия, вперед!" Ну, думаю, действительно. Россия — не Россия, но что-то ж полезное надо сделать...

@темы: житье-бытье, старый рваный башмак

---

итоги новогодних каникул

LITOST

@темы: житье-бытье, старый рваный башмак

---

Через три дня после получения "Повседневной жизни времен Шерлока Холмса" ОЗОН прислал письмо: "Оцените книгу. Ну как вам понравилось?". Камон, люди. "Постой, паровоз, не стучите, колеса" — дальше десятой страницы пока продвинуться не удалось. И дело не в качестве текста, просто пришло ко мне внезапное открытие: стало трудно читать бумажные книги. Нет, я по-прежнему ратую за теплую ламповую бумагу, я покупаю детские книги (ради картинок) и всякие взрослые дизайнерские и комиксовые (ради картинок), но вот такие, чтоб просто читать, толстые — тут привычка дала сбой. Во-первых, оно реально толстое и тяжелое. То есть, в дорогу не берем, читаем дома. А во-вторых, и это самое главное, нельзя просто лежать ночью в кроватке и читать, никого не беспокоя, ибо — вот удивление-то! — нет подсветки. Свет нужен. Без света ничего не видно, а со светом в три-пять утра как-то не очень комильфо, когда ты в квартире не один. А в ванной, где мешаешься меньше, всю ночь сидеть тоже как-то дискомфортно (не говоря уже про иные места общего пользования). Наверное, это старость.

@темы: книги, житье-бытье

---

Аааа, мне нужно побегать по потолку.
Или покричать в подушку.
Или побить немного посуду.
Или я не знаю что, но что-то нужно сделать.

Одна из редакторов решила объяснить мне, сколько и каких можно ставить шрифтов на обложку. Чтобы та не выглядела как билет на сельскую дискотеку. Редактор лучше знает, как надо делать, потому что у нее есть диплом дизайнерских курсов.

@темы: работа, дизайн

---

А ведь и вправду

С сайта adme:

«Это фото Джастина Бибера из ночного клуба выглядит как картина эпохи Ренессанса»

© G4dd1s / reddit

---

Приехали после книжной ярмарки к матери. Сразу вопрос: "Ну, куплено что-нибудь интересное? В прошлом году про английский дом книга была, а в этом?"
Да, говорю, только никто этот "Дом" кроме тебя так в руках за год и не подержал. Поэтому в этом году книги взяты исключительно для меня, никому другому они тут не сдались: "Искусство японской книги" и "Ошибки великих мастеров".

@темы: книги

---

Все, что нужно знать о моем трудолюбии.
Подъем в 9.30.
До 9.45 — планирование: составляется список дел на майские праздники. Ну, предварительно он у меня уже был в голове, естественно, но я люблю списки. Поэтому записывается все: куда нужно поехать, с кем и когда встретиться, что сделать, что купить, что нарисовать... Итого сорок три пункта.
Следующие за этим два с половиной часа я лежу, читаю книгу, листаю новостные ленты и параллельно смотрю фильм.

@темы: житье-бытье

---

Только тс-с-с!

Выпускаем детскую серию книжек: "Школа Шерлока Холмса". Собираю обложки, на одну из них редактор попросила "бумажку с надписью". Давайте, говорю, напишем человечками, как в настоящем "Холмсе". Наивная редактор с радостью согласилась: "Да-да, добавим шифровок". Теперь на обложке написано: "Привет, Шерлок. Твой Ватсон".

@темы: книги, работа, дизайн

---

«Правда о ленинградской блокаде никогда не будет напечатана. Из ленинградской блокады делают «сюсюк»” Д.С.Лихачев
Из воспоминаний академика Лихачева:
"Эту ледовую дорогу называли дорогой смерти (а вовсе не «дорогой жизни», как сусально назвали ее наши писатели впоследствии).
Машины часто проваливались в полыньи (ведь ехали ночью). Рассказывали, что одна мать сошла с ума: она ехала во второй машине, а в первой ехали ее дети, и эта первая машина на ее глазах провалилась под лед. Ее машина быстро объехала полынью, где дети корчились под водой, и помчалась дальше, не останавливаясь. Сколько людей умерло от истощения, было убито, провалилось под лед, замерзло или пропало без вести на этой дороге! Один Бог ведает! У А. Н. Лозановой (фольклористки) погиб на этой дороге муж. Она везла его на детских саночках, так как он уже не мог ходить. По ту сторону Ладоги она оставила его на саночках вместе с чемоданами и пошла получать хлеб. Когда она вернулась с хлебом, ни саней, ни мужа, ни чемоданов не было. Людей грабили, отнимали чемоданы у истощенных, а самих их спускали под лед. Грабежей было очень много. На каждом шагу подлость и благородство, самопожертвование и крайний эгоизм, воровство и честность.
*
Самое страшное было постепенное увольнение сотрудников. По приказу Президиума по подсказке нашего директора — П. И. Лебедева-Полянского, жившего в Москве и совсем не представлявшего, что делается в Ленинграде, происходило «сокращение штатов». Каждую неделю вывешивались приказы об увольнении. Увольнение было страшно, оно было равносильно смертному приговору: увольняемый лишался карточек, поступить на работу было нельзя.
На уволенных карточек не давали. Вымерли все этнографы. Сильно пострадали библиотекари, умерло много математиков — молодых и талантливых. Но зоологи сохранились: многие умели охотиться.
*
Директор Пушкинского Дома не спускался вниз. Его семья эвакуировалась, он переехал жить в Институт и то и дело требовал к себе в кабинет то тарелку супа, то порцию каши. В конце концов он захворал желудком, расспрашивал у меня о признаках язвы и попросил вызвать доктора. Доктор пришел из университетской поликлиники, вошел в комнату, где он лежал с раздутым животом, потянул носом отвратительный воздух в комнате и поморщился; уходя, доктор возмущался и бранился: голодающий врач был вызван к пережравшемуся директору!
*
Зимой, мыши вымерли с голоду. В мороз, утром в тишине, когда мы уже по большей части лежали в своих постелях, мы слышали, как умиравшая мышь конвульсивно скакала где-то у окна и потом подыхала: ни одной крошки не могла она найти в нашей комнате.
*
В этой столовой кормили по специальным карточкам. Многие сотрудники карточек не получали и приходили... лизать тарелки.
*
А между тем из Ленинграда ускоренно вывозилось продовольствие и не делалось никаких попыток его рассредоточить, как это сделали англичане в Лондоне. Немцы готовились к блокаде города, а мы — к его сдаче немцам. Эвакуация продовольствия из Ленинграда прекратилась только тогда, когда немцы перерезали все железные дороги; это было в конце августа.
Ленинград готовили к сдаче и по-другому: жгли архивы. По улицам летал пепел.
*
Город между тем наполнялся людьми: в него бежали жители пригородов, бежали крестьяне. Ленинград был окружен кольцом из крестьянских телег. Их не пускали в Ленинград. Крестьяне стояли таборами со скотом, плачущими детьми, начинавшими мерзнуть в холодные ночи. Первое время к ним ездили из Ленинграда за молоком и мясом: скот резали. К концу 1941 г. все эти крестьянские обозы вымерзли. Вымерзли и те беженцы, которых рассовали по школам и другим общественным зданиям. Помню одно такое переполненное людьми здание на Лиговке. Наверное, сейчас никто из работающих в нем не знает, сколько людей погибло здесь. Наконец, в первую очередь вымирали и те, которые подвергались «внутренней эвакуации» из южных районов города: они тоже были без вещей, без запасов.
Голодали те, кто не мог получать карточек: бежавшие из пригородов и других городов. Они-то и умирали первыми, они жили вповалку на полу вокзалов и школ. Итак, один с двумя карточками, другие без карточек. Этих беженцев без карточек было неисчислимое количество, но и людей с несколькими карточками было немало.
*
Были, действительно, отданы приказы об эвакуации детей. Набирали женщин, которые должны были сопровождать детей. Так как выезд из города по личной инициативе был запрещен, то к детским эшелонам пристраивались все, кто хотел бежать...
Gозднее мы узнали, что множество детей было отправлено под Новгород — навстречу немцам. Рассказывали, как в Любани сопровождавшие «дамы», похватав своих собственных детей, бежали, покинув детей чужих. Дети бродили голодные, плакали. Маленькие дети не могли назвать своих фамилий, когда их кое-как собрали, и навеки потеряли родителей.
*
Некоторые голодающие буквально приползали к столовой, других втаскивали по лестнице на второй этаж, где помещалась столовая, так как они сами подняться уже не могли. Третьи не могли закрыть рта, и из открытого рта у них сбегала слюна на одежду.
*
В регистратуре лежало на полу несколько человек, подобранных на улице. Им ставили на руки и на ноги грелки. А между тем их попросту надо было накормить, но накормить было нечем. Я спросил: что же с ними будет дальше? Мне ответили: «Они умрут». — «Но разве нельзя отвезти их в больницу?» — «Не на чем, да и кормить их там все равно нечем. Кормить же их нужно много, так как у них сильная степень истощения». Санитарки стаскивали трупы умерших в подвал. Помню — один был еще совсем молодой. Лицо у него был черное: лица голодающих сильно темнели. Санитарка мне объяснила, что стаскивать трупы вниз надо, пока они еще теплые.
Когда труп похолодеет, выползают вши.
*
Уже в июле началась запись в добровольцы. /…/. А Л. А. Плоткин, записывавший всех, добился своего освобождения по состоянию здоровья и зимой бежал из Ленинграда на самолете, зачислив за несколько часов до своего выезда в штат Института свою «хорошую знакомую» — преподавательницу английского языка и устроив ее также в свой самолет по броне Института.
Нас, «белобилетчиков», зачислили в институтские отряды самообороны, раздали нам охотничьи двустволки и заставили обучаться строю перед Историческим факультетом.
Вскоре и обучение прекратилось: люди уставали, не приходили на занятия и начинали умирать «необученными».
*
Помню, как к нам пришли два спекулянта. Я лежал, дети тоже. В комнате было темно. Она освещалась электрическими батарейками с лампочками от карманного фонаря. Два молодых человека вошли и быстрой скороговоркой стали спрашивать: «Баккара, готовальни, фотоаппараты есть?» Спрашивали и еще что-то. В конце концов что-то у нас купили. Это было уже в феврале или марте. Они были страшны, как могильные черви. Мы еще шевелились в нашем темном склепе, а они уже приготовились нас жрать.
*
Развилось и своеобразное блокадное воровство. Мальчишки, особенно страдавшие от голода (подросткам нужно больше пищи), бросались на хлеб и сразу начинали его есть. Они не пытались убежать: только бы съесть побольше, пока не отняли. Они заранее поднимали воротники, ожидая побоев, ложились на хлеб и ели, ели, ели. А на лестницах домов ожидали другие воры и у ослабевших отнимали продукты, карточки, паспорта. Особенно трудно было пожилым. Те, у которых были отняты карточки, не могли их восстановить. Достаточно было таким ослабевшим не поесть день или два, как они не могли ходить, а когда переставали действовать ноги — наступал конец. Обычно семьи умирали не сразу. Пока в семье был хоть один, кто мог ходить и выкупать хлеб, остальные, лежавшие, были еще живы. Но достаточно было этому последнему перестать ходить или свалиться где-нибудь на улице, на лестнице (особенно тяжело было тем, кто жил на высоких этажах), как наступал конец всей семье.
По улицам лежали трупы. Их никто не подбирал. Кто были умершие? Может быть, у той женщины еще жив ребенок, который ее ждет в пустой холодной и темной квартире? Было очень много женщин, которые кормили своих детей, отнимая у себя необходимый им кусок. Матери эти умирали первыми, а ребнок оставался один. Так умерла наша сослуживица по издательству — О. Г. Давидович. Она все отдавала ребенку. Ее нашли мертвой в своей комнате. Она лежала на постели. Ребенок был с ней под одеялом, теребил мать за нос, пытаясь ее «разбудить». А через несколько дней в комнату Давидович пришли ее «богатые» родственники, чтобы взять... но не ребенка, а несколько оставшихся от нее колец и брошек. Ребенок умер позже в детском саду.
*
У валявшихся на улицах трупов обрезали мягкие части. Началось людоедство! Сперва трупы раздевали, потом обрезали до костей, мяса на них почти не было, обрезанные и голые трупы были страшны.
*
Так съели одну из служащих Издательства АН СССР — Вавилову. Она пошла за мясом (ей сказали адрес, где можно было выменять вещи на мясо) и не вернулась. Погибла где-то около Сытного рынка. Она сравнительно хорошо выглядела. Мы боялись выводить детей на улицу даже днем.
*
Несмотря на отсутствие света, воды, радио, газет, государственная власть «наблюдала». Был арестован Г. А. Гуковский. Под арестом его заставили что-то подписать1, а потом посадили Б. И. Коплана, А. И. Никифорова. Арестовали и В. М. Жирмунского. Жирмунского и Гуковского вскоре выпустили, и они вылетели на самолете. А Коплан умер в тюрьме от голода. Дома умерла его жена — дочь А. А. Шахматова. А. И. Никифорова выпустили, но он был так истощен, что умер вскоре дома (а был он богатырь, русский молодец кровь с молоком, купался всегда зимой в проруби против Биржи на Стрелке).
1 Мне неоднократно приходилось говорить: под следствием людей заставляли подписывать и то, что они не говорили, не писали, не утверждали или то, что они считали совершенными пустяками. В то время, когда власти готовили Ленин­град к сдаче, простой разговор двух людей о том, что им придется делать, как скрываться, если Ленинград займут немцы, считался чуть ли не изменой родине.
*
наш заместитель директора по хозяйственной части Канайлов (фамилия-то какая!) выгонял всех, кто пытался пристроиться и умереть в Пушкинском Доме: чтобы не надо было выносить труп. У нас умирали некоторые рабочие, дворники и уборщицы, которых перевели на казарменное положение, оторвали от семьи, а теперь, когда многие не могли дойти до дому, их вышвыривали умирать на тридцатиградусный мороз. Канайлов бдительно следил за всеми, кто ослабевал. Ни один человек не умер в Пушкинском Доме.
Одна из уборщиц была еще довольно сильна, и она отнимала карточки у умирающих для себя и Канайлова. Я был в кабинете у Канайлова. Входит умирающий рабочий (Канайлов и уборщица думали, что он не сможет уже подняться с постели), вид у него был страшный (изо рта бежала слюна, глаза вылезли, вылезли и зубы). Он появился в дверях кабинета Канайлова как привидение, как полуразложившийся труп и глухо говорил только одно слово: «Карточки, карточки!» Канайлов не сразу разобрал, что тот говорит, но когда понял, что он просит отдать ему карточки, страшно рассвирепел, ругал его и толкнул. Тот упал. Что произошло дальше, не помню. Должно быть, и его вытолкали на улицу.
Теперь Канайлов работает в Саратове, кажется, член Горсовета, вообще — «занимает должность».
*
Женщина (Зина ее знала) забирала к себе в комнату детей умерших путиловских рабочих (я писал уже, что дети часто умирали позднее родителей, так как родители отдавали им свой хлеб), получала на них карточки, но... не кормила. Детей она запирала. Обессиленные дети не могли встать с постелей; они лежали тихо и тихо умирали. Трупы их оставались тут же до начала следующего месяца, пока можно было на них получать еще карточки. Весной эта женщина уехала в Архангельск. Это была тоже форма людоедства, но людоедства самого страшного.
*
власть в городе приободрилась: вместо старых истощенных милиционеров по дороге смерти прислали новых — здоровых. Говорили — из Вологодской области.
*
Я думаю, что подлинная жизнь — это голод, все остальное мираж. В голод люди показали себя, обнажились, освободились от всяческой мишуры: одни оказались замечательные, беспримерные герои, другие — злодеи, мерзавцы, убийцы, людоеды. Середины не было.
Модзалевские уехали из Ленинграда, бросив умиравшую дочурку в больнице. Этим они спасли жизнь других своих детей. Эйхенбаумы кормили одну из дочек, так как иначе умерли бы обе. Салтыковы весной, уезжая из Ленинграда, оставили на перроне Финляндского вокзала свою мать привязанной к саночкам, так как ее не пропустил саннадзор. Оставляли умирающих: матерей, отцов, жен, детей; переставали кормить тех, кого «бесполезно» было кормить; выбирали, кого из детей спасти; покидали в стационарах, в больницах, на перроне, в промерзших квартирах, чтобы спастись самим; обирали умерших — искали у них золотые вещи; выдирали золотые зубы; отрезали пальцы, чтобы снять обручальные кольца у умерших — мужа или жены; раздевали трупы на улице, чтобы забрать у них теплые вещи для живых; отрезали остатки иссохшей кожи на трупах, чтобы сварить из нее суп для детей; готовы были отрезать мясо у себя для детей; покидаемые — оставались безмолвно, писали дневники и записки, чтобы после хоть кто-нибудь узнал о том, как умирали миллионы. Разве страшны были вновь начинавшиеся обстрелы и налеты немецкой авиации? Кого они могли напугать? Сытых ведь не было. Только умирающий от голода живет настоящей жизнью, может совершить величайшую подлость и величайшее самопожертвование, не боясь смерти. И мозг умирает последним: тогда, когда умерла совесть, страх, способность двигаться, чувствовать у одних и когда умер эгоизм, чувство самосохранения, трусость, боль — у других.
Правда о ленинградской блокаде никогда не будет напечатана".

И я знаю, что не имею права так думать, но все равно думаю: а как же тогда выжил ты?

@темы: житье-бытье

---

Дело "Моего нежно любимого детектива" живет и торжествует.

«Викторианский Лондон, наполненный шипением паровых двигателей. Небо, затянутое смогом, в котором парят дирижабли, и улицы, наводненные безлошадными кэбами. Лондон, в котором исчезают и погибают девушки из высшего общества, а единственная зацепка – механический скарабей. Такую загадку могут разрешить лишь Мина Холмс, племянница знаменитого сыщика, активно практикующая дедуктивный метод дяди, и Эвалайн Стокер, охотница на вампиров, сестра начинающего писателя Брэма Стокера. Кто стоит за этими преступлениями? Под руководством Айрин Адлер девушкам предстоит поступить на тайную службу Короне и угодить в самое опасное приключение в своей жизни».

@темы: книги, аннотации

---

Из разговоров на работе

— Вот ты наверняка все знаешь. Скажи, что такое беовульф?
— Эм. Ну, это эпос... поэма такая англосаксонская. Страшноватенькая.
— Что, прямо эпос?
— Да.
— Популярная, наверное.
— Ну, как сказать. В принципе, да. В доинтернетную эпоху. И дотелевизионную. Века эдак с восьмого.
— Как интересно. А то у нас тут в плане стоит "Беовульф". В серии "Сказки на ночь".
(некоторое время спустя)
— Коллеги, а как вам название "Я люблю свою мамочку"?
— Это что, к книге о Беовульфе?
— Нет, другая.
— Жаль, а то вот ему бы как раз подошло.

@темы: книги, работа

---

Не день Бэкхема, не месяц и даже не год.

Когда наконец-то свободная пятница и на сегодня плюс выходные запланировано множество всяких поездок, и ты встаешь с постели бодрый и целеустремленный, а уже через полчаса снова лежишь под одеялом, чихаешь на весь дом, стараясь удержать во рту и не перекусить градусник, глаза твои слезятся, а нос течет — то что это, как не БОЛЬШАЯ ПОДСТАВА, дорогое Мироздание? А? А?!
Откуда, почему? Без всякого предупреждения, без предпосылок и намеков, ну ведь ничто не предвещало? И, главное, за что?!

@темы: житье-бытье, старый рваный башмак

---

Цветовые палитры фильмов Уэса Андерсона

@темы: кино, интересно